— Ты пререкался с председателем комиссии! — он поднялся из-за стола. — Ты хоть представляешь, кто он? Уважаемый человек, да у него выслуги больше, чем у нас с Озеровым вместе взятых. Ты спорил с ним открыто, на виду у его подчиненных. А этого делать нельзя! Там был представитель из военной комендатуры, из министерства здравоохранения. Ты хоть понимаешь, что перешел все границы? Нет, вижу, что не понимаешь!

— Вся эта каша заварилась из-за Привалова!

— Может быть. А может и нет, — пожал плечами капитан. — В любом случае, по окончании января месяца, ты, Савельев, будешь комиссован. Ни в какие наряды по станции я тебя ставить не буду. Вдруг ты и там захочешь с кем-нибудь поругаться?!

— Товарищ капитан...

— Разговор закончен. Кругом, шагом марш из канцелярии.

От злости я едва не сорвался. Повернулся, от души долбанул кулаком по стенке шкафа, в котором стояли чашки, блюдца и ложки. От сильного удара они жалобно зазвенели.

Хлопнул дверью. От души хлопнул, аж со стены рамка упала.

Для срочника такое поведение недопустимо, однако никто меня останавливать не стал. И пусть попробовали бы, не знаю, чем это могло бы закончиться. От ярости меня буквально распирало изнутри. Хотелось рвать и метать. Чертов карьерист! Мог бы встать на заседании и вставить за меня слово, но он только бледнел и таращился...

Едва я вышел из канцелярии, нос к носу столкнулся с Горчаковым. Тот обмотался мишурой и бродил по казарме в таком виде, напевая песни.

— О, Леха! Я как раз тебя ищу! — радостно произнес он, протягивая мишуру и мне. — Держи! Поднимай себе настоение!

— Да нахрен она мне! — яростно проревел я, с трудом справляясь с накатившими эмоциями.

Артем посмотрел на меня таким взглядом, затем лишь махнул рукой и прошел мимо. Он что-то пробурчал себе под нос, но я не разобрал.

Весь день прошел ни о чем.

Тоже самое касалось и тридцать первого декабря. Я не сделал ничего полезного, просто тупо сидел в каптерке и ни с кем не разговаривал. Сослуживцы старались меня не трогать.

Лишь вечером меня немного отпустило.

Время, проведенное с самим собой, пошло на пользу. Здравый смысл, наконец, потихоньку начал брать верх над эмоциями и я стал думать рационально, анализировать и искать возможные выходы из сложившейся ситуации.

Да, случилось дерьмо — со всеми рано или поздно случается. Пусть я на особом счету и в моей жизни дерьма хватает, причем периодически сам себе подкидываю благоприятные для этого условия.

Да, я к такому не был готов, но это не повод сидеть и сопли пускать, опускать руки и замыкаться в себе, оградившись от внешнего мира. Если хорошенько пораскинуть мозгами, есть и другие, пусть и более рискованные способы, чтобы попасть на Чернобыльскую АЭС. Дьявол, да если единственным методом будет ворваться туда с автоматом, и не дать ночной смене четвертого энергоблока начать тот эксперимент, не дать возможности загнать реактор в то состояние, в котором он стал неуправляемым — я это сделаю.

Примерно в четыре вечера я выбрался из каптерки, отыскал Горчакова.

— Артем, ты это... — начал я, подбирая слова. — Не злись, что я бросаюсь на всех, как собака. Мне эта медкомиссия все мозги наизнанку вывернула. Сам не знаю, что на меня нашло.

Тот улыбнулся, протянул ладонь:

— Не бери в голову, Леха! Я же вижу, как тебе тяжело. Но ты мне будешь должен!

— Сочтемся!

В общем, подводя итоги, новый год, тысяча девятьсот восемьдесят шестой год мы встретили. Хорошо или плохо — не скажу. Солдатский стол был организован максимально простенько, но не это главное. Главное атмосфера — мне нужно перезагрузиться, взглянуть на все под другим углом.

Я невольно усмехнулся — а ведь наверняка, Клык уже списал меня со счетов. Так вот, слишком рано он это сделал!

По поводу дальнейшего плана действий, у меня в голове зародилась мысль, которая существенно подняла мне настроение... Черт возьми, нужно как-то связаться с курсантом!

Глава 8. Свобода и независимость

Созвониться с курсантом не получалось почти две недели. Я начал опасаться, что отпуск, который Андрюха выпросил у Горохова, подойдет к концу и ему придется возвращаться в Москву. Петров что-нибудь придумает и найдет причину, по которой ему нужно будет остаться в Припяти...

Жаль только, что единственным способом связи, какой у нас оставался на сегодняшний день, воспользоваться было непросто. Срочникам не разрешалось пользоваться телефоном, а уж о том, что Потапов меня невзлюбил, и говорить не стоило. Помимо командира, в ротной канцелярии постоянно был кто-то из офицеров, а в ночное время ответственный офицер практически перестал покидать расположение казармы. Из-за погодных условий, необходимость в обходе внутренней территории учебного центра отпала сама собой.

Наступило двенадцатое января, день моего увольнения приближался все быстрее — еще немного и меня выбросят, как отработанный материал. Конечно, будь на моем месте любой другой солдат, он относился бы к этому совершенно иначе. Но по понятным причинам, я радоваться вовсе не собирался.

Согласен, я позволял себе выражаться так резко потому, что в прошлой жизни сам был действующим офицером и заявление председателя военно-врачебной комиссии, спровоцировало взрыв эмоций... Где-то во мне сидело наивное чувство справедливости, которым я руководствовался, что в прошлой, что в этой жизни. Честь тоже стояла не на последнем месте.

В отличии от некоторых...

Привалов из комендатуры, секретарь. Да и капитан Потапов, гад... Конечно, наш ротный вовсе не эталон того, каким должен быть настоящий офицер, но такого я от него не ожидал. Карьерист, он и в Африке карьерист, но вывод о том, что его волнует только своя задница, я сделал буквально на днях. Знал же что нельзя списывать военнослужащего, если он на то нет веских причин. А их и не было, от слова совсем. Все, что крутилось вокруг меня, так или иначе, можно было объяснить, разобраться, не торопиться принимать кардинальных решений. Наш командир не посчитал нужным впрягаться за своего подчиненного, предпочел пустить его на растерзание.

До этой мысли тоже нужно было дойти, само по себе такое не осознать.

Ну и пусть. Командир роты, в отличии от старшего лейтенанта Озерова не понимал, что теряет чуть ли не самого перспективного подчиненного из числа тех, кто изначально был отобран в подразделение «Барьер». Более того, после нашего разговора, его отношение ко мне с каждым днем ухудшалось. В наряды по станции и КПП меня больше не ставили, только по роте, а в них никогда не происходило ничего интересного. Зато постоянно прилетали какие-нибудь тупые задачи, самого разного характера.

— Савельев! Сгоняй в автопарк и принеси оттуда ведро компрессии! — присутствии других взводников, Потапов решил блеснуть остроумием.

Я мысленно усмехнулся — юморист, блин. Да это старо как мир, из той же серии, что и попытка принести клиренс. Как можно принести ведро компрессии? Ответ у меня уже был приготовлен, как раз для такого случая.

— Есть товарищ капитан, — отчеканил я, под смешки других офицеров. — А разрешите уточнить, вам холодной или горячей компрессии?

— А какая разница?

Повисла тишина.

— Ну, горячей принеси! — отозвался капитан.

— Не могу, ведро без теплоизоляции.

Раздался смех.

— Савельев, умный что ли? — нахмурился Потапов. — Ну, тогда неси холодную компрессию!

— Не могу, товарищ капитан. У меня разрешения нет, тут ведь специальное образование нужно.

Потапов понял, что его попытка возглавить клуб веселых и находчивых с треском провалилась и сейчас, в глазах подчиненных, он выглядел как идиот. Подобных случаев было около десятка, что хотя бы немного поднимали настроение.

А в целом, все это не столь важно. Сейчас передо мной стояла другая задача.

В субботу вечером, старший лейтенант Озеров неожиданно вызвал меня в канцелярию. Причины вызова я не знал, но скорее всего, офицеру просто хотелось поговорить о наболевшем. Честно говоря, для меня это было несколько странно.